Может, именно пример Круиффа, этого хотя и уязвимого с физической точки зрения, но тем не менее бесспорного чудо-футболиста, показал, что не стоит обращать внимания на внешний вид игрока.

После того отказа в «Меце» я, как уже говорил, поступил в команду «Нанси – Лотарингия» и таким образом поселился недалеко от семьи.

Моя семья всегда имела и по сей день имеет очень важное значение для меня. Отец и мать всегда были моими самыми горячими сторонниками и одновременно самыми резкими критиками. Если бы мои родители не помогали мне, а, наоборот, мешали, право, не знаю, что бы из меня получилось. И хотя они прекрасно понимали, что из приблизительно двух миллионов футболистов, прошедших футбольную науку, всего от силы пятьсот человек вырастают до статуса игрока-профессионала, а следовательно, могут зарабатывать футболом на жизнь, они сумели преодолеть свои опасения и поддержали меня как материально, так и морально.

«Такие ребята, как Мишель, появляются раз в поколение», – как-то заметил отец, не заботясь о том, что может вогнать меня в краску. В пятнадцать лет я был включен в состав вначале детской, а затем и юношеской команды клуба «Жёф», и отец принял решение не препятствовать осуществлению моей мечты: играть во что бы то ни стало перед публикой, на стадионе.

Мои родители все делали для нас, для меня и моей сестренки Мартины, так как мы жили вполне безбедно. И все же они не относились к тем, которые внушают своим детям манию величия. Мы были неиспорченными детьми в том смысле, что у нас никогда не имелось карманных денег. В семье никогда не терпели транжирства, неважно, о чем шла речь – о питании, одежде или же плате за электричество. Мое воспитание было, можно сказать, идеальным, оно главным образом опиралось на ценности взаимной любви и здравого осмысления жизни и религии.

Посвятив себя детям, нашему физическому и умственному развитию, мои родители счастливо воспитывали нас в направлении достижения главного богатства – духовного. Отсюда мое душевное равновесие, моя скорее психологическая, чем физическая гармония. Отсюда и мое чувство долга, необходимость превозмочь себя, моя нелюбовь к наркотикам и всем этим нездоровым эрзацам. Для меня мой наркотик, моя «игла» – это всегда чистый воздух и спорт. Пусть напряжение до изнеможения, но даже такое, испытываемое футболистом, все равно не пагубно для его здоровья. Кожаный мяч, а потом тартинка с парой клубничек, которую можно запить глотком лимонада!

Если я говорю подобным образом о наркотиках, то лишь потому, что судьба дала мне возможность к ним не притрагиваться, так как я родился в идеальной семье. Все это я говорю, чтобы отметить мужество моих родителей, которые не побоялись риска и вывели меня из наезженной колеи и спокойной жизни среднего буржуа, сумели отказаться от некоторых своих принципов, чтобы позволить мне сойти с того, что я называю «столбовой дорогой». Решение о будущей спортивной карьере футболиста-профессионала в «Нанси» было принято совместно. И никогда впоследствии, вполне отдавая себе отчет в степени риска моего опасного ремесла, мои родители не отказали мне в поддержке.

Даже спустя четырнадцать лет, в мае 1986 года, когда подошел к концу мой контракт с «Ювентусом», отец был рядом со мной, чтобы дать верный совет. «Подпиши с ними контракт еще на год. Эти люди хорошо к тебе относятся, и ты играешь в футболке, которая свидетельствует о твоем высоком классе. Пройдет год, и тогда посмотрим, что делать». Именно так я и поступил. И никогда не раскаивался в том, что последовал его мудрому совету. О, идеальные семьи, как я люблю вас!…

Что касается моей матушки, то ей всегда принадлежала роль первого и самого страстного моего сторонника. Хотя отец, исходя из собственного опыта, иногда осуждал того зарвавшегося мальчишку, который подписывался «Пелеатини» и считал Круиффа своим футбольным идеалом, мать, однажды осознав, что я буду футболистом-профессионалом, посвятила большую часть своей жизни и энергии поддержке меня всегда и во всем. За пятнадцать лет моей профессиональной карьеры она не пропустила ни одного сколько-нибудь важного матча в «Нанси», в «Сент-Этьенне», в «Ювентусе» и в составе «трехцветных». Она присутствовала на всех «моих» чемпионатах мира: в Аргентине в 1978 году, в Испании в 1982-м, в Мексике в 1986-м…

Мне рассказывали, что когда моя мать сидела на трибуне во время моей игры, то нередко она громко кричала что-то арбитрам и жестикулировала. Однажды в Саррегумине, когда она сопровождала моего отца с командой «Жёф», ее чуть не бросили в реку. Позже, когда она ездила на мои матчи, я делал вид, что с ней незнаком, как, впрочем, и с ее подругой, мадам Пани, столь же словоохотливой и легко возбуждающейся женщиной.

Репортер из Франс Пресс Ивон Самуэль как-то в июне 1986 года сидел в одном ряду с моими родителями на стадионе «Ацтека» во время встречи Франция – Канада. Прибегнув к родному языку арбитра, моя мать, по его словам, осыпала его бедную голову такими проклятиями, которые вряд ли удобно приводить в этой книге. Мой отец старался как мог, чтобы ее успокоить. «Спокойно, Анна, спокойно, уймись». Сам он обычно скрывает свои эмоции, говорит медленно и тихо, как бы произнося монолог, в котором иногда и проскакивает брань. Самуэль вспоминал, что во время того же матча между сборными Франции и Канады отец трижды произнес «дерьмо» после печально знаменитого «мазка» Папена. Но подобные эскапады редко вырывались из его уст. Обычно он упрашивал, умолял меня голосом умирающего, что заставляло сидящих впереди его соседей озираться. «Мишель, ну ударь, быстрее, ударь, ударь!» Но моя мать с неизменным и безукоризненным постоянством бросала ему вызов своими ругательствами, с которыми она в основном обращалась к арбитру. Как-то в момент яростного нападения на Рошто она вскочила, уязвленная до глубины души, и принялась орать: «Ну-ка, пентюх, вынимай свою карточку!». В ту же минуту мой отец, вобрав в плечи голову, скорчив мрачную физиономию, удовольствовался лишь ворчливым замечанием: «Конечно, это нападение на Рошто – безобразие… Но арбитр должен оставаться хозяином игры…» Мама считает, что отец не прав, не давая выхода эмоциям. «Ну вот, а после матча ты удивляешься, почему он доведен до изнеможения, и у него начинаются рези в желудке!»

«Трехцветные» среди «трехцветных»

С Нанси связано мое лотарингское семилетие. Эксперт-бухгалтер, которым я мог бы стать, подводя этому периоду итог, составит такой цифровой баланс: 181 матч, проведенный в чемпионате Франции и 98 забитых голов, 27 игр на Кубок страны (из них одна победа) и 24 мяча, достигших цели; 18 встреч в составе сборной Франции и 9 забитых голов. Кроме того, к этому весомому послужному списку можно добавить успехи на Олимпийских играх 1976 года в Монреале.

С Нанси связаны мой расцвет, мое мужание и восхождение.

Нанси находится в семидесяти пяти километрах от Жёфа, который превратил небольшую пьемонтскую семью три поколения спустя в лотарингскую ветвь, не стыдящуюся своих побегов. Нанси лишь подтвердил «усыновление» и сегодня продолжает наливать соком ее корни.

Я люблю Нанси.

Мой первый настоящий футбольный сезон после робких опытов весной 1973 года омрачен тяжкими воспоминаниями. Об этом часто забывают, так как это не вяжется с остальной моей карьерой, но нужно признаться, что начал я с провала.

Сезон 1973/74 года: Редин призывает меня двадцать один раз в первую команду. Мне девятнадцать лет. Я еще подросток по своему гражданскому состоянию (большинство игроков девятнадцати-двадцати одного года будут призваны лишь в 1974 году!), юниор для клуба и для федерации.

Счастливый парнишка, который более одного раза из двух играет рядом со взрослыми…

Но… в том случае я забиваю только два гола. Два в двадцати одном сыгранном матче – посредственный показатель по табелю рентабельности… И проведенные три матча на Кубок Франции отнюдь не становятся украшением моей визитной карточки.

Однако не только я «отмалчиваюсь» на поле, мои товарищи действуют не лучше меня. Наша защита похожа на дырявую корзину. Она пропускает 67 голов за тридцать девять матчей, а наши атакующие то и дело бьют мимо цели. За весь сезон нам удалось забить всего 51 гол. В итоге, когда завершается игровой сезон, наша команда утрачивает свои позиции и перемещается во второй дивизион. Не такая уж большая трагедия. Но это – великая драма для Клода Кюни. И для казначея клуба, который видит, как тают надежды на хорошую кассу, а следовательно, на вознаграждения, на вклады капитала, на пополнение и т. д. и т. п.