Затем телевидение. Вирус журнализма начал бродить во мне не вчера, В начале 1987 года я принял решение. Я намерен создать большую спортивную программу. Перед прощальным матчем я подписываю контракт с «ТФ-1». В контракте: мое участие в спортивных и других передачах и комментариях, но главным образом в интервью со всемирно известными людьми. Кроме того, мне выделяют бесплатно 19 минут рекламного времени и делают сотни предложений в связи с моим фондом борьбы с наркотиками. Но я все же ожидаю, что в соответствии с принятыми на себя обязательствами телестудия выделит средства, необходимые для реализации моих амбиций…

На следующий день после моего официального прощания французская пресса, с которой у меня всегда были сложные отношения, помещает такие заголовки: «Платини: 10 в последний раз» («Либерасьон»), «Чао, Мишель!» («Паризьен»), «Платини, это конец!» («Котидьен де Пари»), «Платини выходит из игры» («Матэн»), «Платини переворачивает страницу…» («Фигаро»), «Теле-голевой момент Платини» («Франс суар»).

В Турине, как и повсюду в Италии, тон прессы нежный и хвалебный. В «Туттоспорт» я читаю: «Платини оставляет по себе воспоминание, как о несравненном, уникальном игроке». В «Джорнале» комплименты достигают невиданной щедрости: «Платини одновременно игрок команды и солист, вдохновитель и меткий снайпер, лидер команды и поэт на поле… Живая реклама истины, света, улыбки…». Или еще: «Если бы можно было сравнить эволюцию рода человеческого с футболом, то можно было бы смело утверждать, что Платини – это завершенная версия „гомо сапиенс“. Ничего себе!

В этом потоке похвал я нахожу лишь одну статью, которая ставит все на свои места в газете «Република». В ней, в частности, говорится: «Перед официальным объявлением об уходе Платини окружение президента клуба „Ювентус“ Бониперти оказалось в замешательстве. Потеряв однажды надежду или скорее утратив желание продлить контракт этому игроку, „Ювентус“ оказался перед дилеммой: либо политика Бониперти, либо то, к чему призывал Платини… Проигравший Платини отбыл в обстановке бесстыдного цинизма: никаких тостов, никакого шампанского на прощание…».

Трезвый взгляд автора этих строк просто удивляет. Наконец-то нашелся обозреватель, способный понять мою позицию. Позицию арбитра спора, который целый сезон вели между собой Бониперти, сторонник приниженно реалистического футбола, и Аньелли, пылкий защитник состязательной открытой, яркой, вдохновенной игры. На смену Траппатони пришел Маркези: теперь «бетон» должен был сменить свободу, импровизацию, футбольное искусство.

Я никогда не приносил в жертву удовольствие от игры, которое я получаю только благодаря свободе действий, выдумке, своему раскованному духу. Подписывая контракт с Турином, а не с Лондоном в 1982 году, я знал, что мне придется столкнуться с футболом атакующего стиля, футболом артистическим, футболом, доставляющим истинное удовольствие, то есть с тем, который демонстрировали шестеро чемпионов мира. Четыре года спустя, сказав «нет» Женеве, несмотря на все колоссальные финансовые преимущества, я тем самым подтверждал свое желание оставаться свободным. И тут, вероятно, я ошибся. Но я не жалею об ошибке. Она заставляет задуматься.

Турин чувствует себя сиротой, а «старая синьора» – вдовой. «Король покидает трон, а королей никогда не судят» – такие слова можно прочитать в «Туттоспорт». Тифози тоже чувствуют себя покинутыми. Ведь это я принес «Юве» самые прекрасные футбольные трофеи.

Ну, Франческо, все же я приезжал сюда не зря. Свои победы я всегда рассматривал как наши общие.

Через пелену слез, стоя по стойке смирно, когда исполнялся гимн моей страны или моего клуба, я видел десятки тысяч зрителей, ощущал их желание посмотреть, как я играю. Затем раздавались аплодисменты, которые возносили меня прямо к небу. Матч начинался… Через одиннадцать лет после начала моего большого матча он закончился. Навсегда. Навсегда смолкли крики зрителей, приглушенные стенами туннеля, ведущего к раздевалкам.

Я боюсь возвращаться в «Кафе спортсменов». Потому что уверен: мальчишка, которым когда-то был я, все еще там. Он стоит, не сдвигаясь с места, он не пошевельнулся с того далекого уже времени. И через тонкую пелену слез он смотрит на фотографии своих футбольных идолов.

Я боюсь, как бы этот мальчишка не оставался там в течение всей моей жизни, не стоял все так же, повернувшись лицом к футболу…

Часть lll. Вместо заключения

Должен быть только один наркотик – спорт

Никогда не устану повторять, что мне повезло с воспитанием, которое позволило мне всегда быть уравновешенным, находиться в полной физической и психологической гармонии с самим собой.

Футбол – это приятный, стимулирующий «наркотик». Он не может превратиться в жесткий допинг, к которому с легкостью прибегает футболист, чтобы компенсировать свое техническое несовершенство и длительное отсутствие нужной формы. Вратарь сборной ФРГ Харальд Шумахер осуждает распространенную практику приема таких допингов игроками своей команды. В этом он признался в своей книге «Свисток». Не в результате ли именно такой практики мы два раза подряд споткнулись в полуфиналах чемпионатов мира о команду Шумахера? А его нападение на Баттистона в 1982 году в Севилье, эта неслыханная по своей жестокости атака? Не явилась ли она следствием употребления такого яда?

Я не стал бы отвечать сам на подобные вопросы, несомненно важные для нашего дела. Не мне здесь высказываться по этому поводу. Однако в 1986 году, четыре года спустя после Севильи, одержав победу над сборной Бразилии в Гвадалахаре, одну из самых красивых и самых изнуряющих за последние десять лет, мы считали вполне логичным, что выйдем в финал, для чего нам надо было устранить на своем пути в полуфинале немцев. И все же мы проиграли. Это произошло, надеюсь, потому, что мы оказались в конечном итоге слабее, так как чувствовали себя совершенно изможденными после нашей прямо-таки титанической борьбы с командой Бразилии. Хочется верить, что все произошло именно по этой причине, а не потому, что нам пришлось столкнуться с легионом заурядных солдат, возбужденных допингом, как позволяет думать об этом книга Харальда.

«Наркотик – это дерьмо». Редко какой рекламный призыв отличается большей справедливостью. Редко реклама бывает столь общественно полезной.

Я никогда не испытывал соблазна использовать допинг – не устану этого повторять – благодаря своему наследственному душевному равновесию. Но мне хорошо известен причиняемый наркотиками вред, и потому последние два года я столь активно занимался этой проблемой. Мне кажется, что люди, которые не задеты этим недугом, должны прийти на помощь тем, кто от него сильно страдает. Часто я говорил себе: «Используй свое время и после ухода из большого футбола для борьбы с этим злом. Оно задевает всю молодежь; по той или иной причине оно может коснуться и твоих детей, которые в один прекрасный день тоже могут стать его жертвами».

Теперь, несмотря на все мои планы, и в частности те, которые касаются моих телевизионных выступлений, я выделяю время для организации борьбы с наркоманией. Даже не обладая ярким воображением тех журналистов, которые являются инициаторами кампании против употребления наркотиков, я определил свою позицию и выдвинул собственный лозунг: «Больше не колитесь, вы ведь колете саму жизнь!».

Я принимаю борьбу с наркоманией очень близко к сердцу. Она должна стать для меня еще одним матчем, еще одним чемпионатом мира, может, даже самым важным в моей жизни. Она сулит нам самые заветные призы. Создавая фонд собственного имени, я приглашаю все солидные фирмы принять в нем участие, надеть желтую майку лидера в борьбе с наркотиками. Так как именно здесь, на стадионе жизни, разыгрывается будущее нашей молодежи, а заодно и всех наших начинаний.

В январе 1986 года я обратился ко всем фирмам с призывом организовать у себя годичную стажировку молодых людей четырнадцати – двадцати лет по программе борьбы с наркоманией. Должен с гордостью отметить, что целых пять далеко не заштатных фирм немедленно откликнулись на мой призыв. В наше время, когда повсюду проникает реклама, я без колебаний назову их: «Кальберсон», «ПатеМаркони», «Фиат-Франс», «Ли Купер» и «Ситроен». Их примеру последовали и другие.